Квинтет времени. Книге 2. Ветер на пороге - Мадлен Л`Энгл

В этом мучительном вакууме Мег оказалась совершенно бессильна. Ее приклеило к стволу фарра, но фарр сейчас был слишком слаб, чтобы поддерживать ее, это ей приходилось поддерживать умирающего Углубленного, питать его своей собственной кровью. Мег чувствовала, как жизнь постепенно покидает ее. Ствол фарра сделался тверже и прочней. Теперь умирала Мег.

И тут чьи-то руки подхватили ее, подняли, вливая в нее жизнь. То были руки мистера Дженкинса, настоящего мистера Дженкинса. Его сила и любовь наполнили ее.

Она возвращалась к жизни, и сильные, ритмично колышущиеся щупальца оживающего фарра ласкали ее. Мистер Дженкинс поддерживал их обоих, и сила его не иссякала. Убийственный круг был разорван. Кальвин держал на руках Спороса, и слеза катилась у него по щеке. Мег обернулась к нему, чтобы утешить.

Но в тот момент, как она отвлеклась от мистера Дженкинса и обратила свое вникание к Кальвину, возник новый круг – уже не фарандол, а мистеров Дженкинсов. Мистеры Дженкинсы повели свой смертоносный хоровод вокруг настоящего мистера Дженкинса.

Мег рванулась было обратно к нему – но было поздно. Круг сомкнулся.

– Давай Углубляйся, Спорос! – вскричала Мег. – Вся надежда на тебя!

Разбежавшиеся фарандолы в растерянности метались туда-сюда. Прогиноскес протягивал одно незримое крыло за другим, подгребая их поближе к себе. Слышался перепуганный трезвон.

– Посмотрите на эхтров! – велел Прогиноскес. – Они убивают мистера Дженкинса так же, как заставляли вас убивать ваших собственных фарров. Вот как это выглядит!

– Мистер Дженкинс! – крикнула Мег. – Мы должны спасти мистера Дженкинса! Спорос, Углубляйся скорее! Это второе испытание, ты должен Углубиться!

– Ради мистера Дженкинса?

– Ради себя, ради всех нас!

– Но зачем же мистер Дженкинс… он знал, что с ним будет?

– Знал, конечно! Он сделал это, чтобы спасти нас.

– Чтобы спасти нас всех, – добавил Кальвин. – Эхтры окружили его, Спорос. Они его вот-вот убьют. Ну, что ты будешь делать?

Спорос обернулся к Сенексу – тому фарру, от которого он родился. Он протянул ко всем фарандолам маленькие зеленые щупальца.

– Пора Углубляться! – сказал он.

Они услышали слабый отзвук той музыки, что звучала так радостно, когда Мевурах показывал им рождение звезды. Фарры пели, пели, и голоса их все крепли. И Спорос влился в этот хор. Повсюду вокруг них фарандолы Углублялись одна за другой, вливая свои голоса в поток песни.

От изнеможения и облегчения Мег даже забыла про мистера Дженкинса. Она как-то предположила, что теперь, раз Спорос и другие фарандолы Углубляются и второе испытание успешно завершено, все будет хорошо: и эхтры побеждены, и Чарльз Уоллес выздоровеет, и можно расслабиться.

Но тут она почувствовала, как Прогиноскес пробивается сквозь ее бездумье.

– Мег! Ты что, забыла? Испытаний должно быть три!

Она сразу очнулась. Хоровод псевдо-Дженкинсов бешено крутился вокруг директора, стягиваясь все плотнее.

Мысленная речь Прогиноскеса была такой мощной, что все блаженное забытье Мег развеялось бесследно.

– Мы не можем позволить эхтрам погубить мистера Дженкинса! Это третье испытание – спасти мистера Дженкинса! Сенекс, Спорос, все остальные, помогите нам!

Мег услышала пронзительный, визгливый вой – вой, который превратился в жуткий торжествующий хохот. Хохот издавал мистер Дженкинс. Он был один. Спираль Дженкинсов-эхтров вокруг директора исчезла. Все они стянулись вместе и вошли в свою жертву.

Вникание Прогиноскеса резануло, как ножом:

– Эхтры овладели им! Мы должны его отбить!

Мистер Дженкинс-эхтр потянулся в их сторону. В лицо Мег ударила уже знакомая отвратительная вонь. Она услышала гнусную мысленную речь с интонациями мистера Дженкинса, наложенными на скрежет металла о металл:

– Что за чушь! Никакие эхтры мною не овладели! Я и есть мистер Дженкинс, и я сам впустил их в себя, потому что эхтры правы. Это не эхтры пусты – это я был пуст! Они же наполнили меня наслаждением от пропасти небытия. Ступайте сюда, дайте мне аннулировать вас, идите ко мне, идите, идите…

Длинные, похожие на щупальца усы Спороса затрепетали. Он издал слабый перезвон, но теперь он общался мысленно, вникал, его проклюнувшаяся зелень ритмично колыхалась, его нежные молоденькие иголки, листья и стебли трепетали в такт ритму Сенекса, песне фарров, песне самой Иады.

– Простите меня, жители Земли! Я стану петь для вас. Эхтрам не вынести этой песни.

Вникание мистера Дженкинса ввинчивалось, как штопор:

– Та жизнь, которую мы знали, бессмысленна, Маргарет! Цивилизация потерпела крах. Твои родители знают это. Они уже сдались.

– Ничего подобного! – возразил Кальвин. – Они не такие! Они никогда не сдаются!

– Пойте, – воззвал Спорос к Углубляющимся фарандолам, – пойте с нами! Наша галактика в опасности, мы должны ее спасти!

Мистер Дженкинс перебил его:

– Надежды нет, вся надежда в скором угасании. Давайте же приблизим его!

– Мистер Дженкинс, не надо! – крикнула Мег, перекрывая визг штопора. – Перестаньте!

К ней присоединился Кальвин:

– Мистер Дженкинс, вернитесь, бросьте этих эхтров!

– А я и не уходил. Я здесь! Я наконец-то стал самим собой. Ничем. Нуль-мистер Дженкинс. Быть аннулированным – единственное благо!

Мег снова ощутила мощный, на излом, рывок. Каждая мышца в ее теле протестующе вскрикнула. Тут перед ее мысленным взором вспыхнул ослепительный образ Кальвина, тянущего к себе мистера Дженкинса, и еще множество других образов Кальвина, борющегося с мистером Дженкинсом, который внезапно сделался буен и силен. Тощие, дряблые руки мистера Дженкинса лупили по Кальвину с силой стальной пружины. Кальвин, верткий и жилистый, уворачивался от большей части ударов, отчаянно пытаясь перехватить руки мистера Дженкинса…

…И перехватил…

Но руки обернулись когтистыми птичьими лапами, а потом сделались ничем. Кальвин сжимал в руках пустоту. Мег услышала визгливый хохот эхтров, а потом мистер Дженкинс нанес Кальвину сокрушительный удар.

Глаза Мег заволокло черно-багровой пеленой, Кальвин пошатнулся, и его втянуло, всосало в водоворот Дженкинса-эхтра.

Но тут образы Кальвина, пошатнувшегося от удара, выпрямившегося, собравшегося заново, исчезли. Образы исчезли, но сам Кальвин был тут, с ней, был частью Мег. Она продвинулась выше восприятия Кальвина в чувственных образах, дальше, в то место, которое находится за пределами образов. Теперь она вникала в самого Кальвина – не в рыжие волосы и веснушки, не в горящие синие глаза, не в ослепительную улыбку. И слышала она уже не басовитый юношеский голос, временами дающий петуха, а…